За рубежом

Дискуссии сосредоточены на том, как предотвратить это в будущем

Во многих странах честный разговор со школьниками на сложные темы истории – Холокост, репрессии, террор – это часть государственной образовательной политики. Мы попросили зарубежных пользователей соцсетей ответить на несколько вопросов: как говорят об этом с детьми в той стране, где вы живете, и в той школе, где учится ваш ребенок? Обсуждаете ли вы эти темы с ребенком в семье? Какие существуют образовательные программы, уроки, экскурсии и т.д., посвященные теме памяти о трагическом прошлом?

Евгений С., США:
Преподавание истории в школе у сына было странным, как мне казалось. Очень мало дат, текста в учебниках и т.д. Оказалось, историю преподают так: дают документ или находку того времени, о котором идет речь, потом учат задавать вопрос «что это значит?», «о чем это говорит?», «что означает словосочетание в таком-то договоре?», на основании вопроса приходят к гипотезе – «во время Холокоста убивали евреев по национальному признаку» и затем по документам пытаются найти подтверждение этой гипотезе. То есть научный метод изучения истории. Меня как родителя это сильно бесило, так как историю я изучал фактически по учебнику «История КПСС», где уже все мысли прописаны. Так вот Холокост, скажем, он изучал по дневнику Анны Франк (из того, что помню). Может быть, дат и цифр он не помнит, но общее ощущение осталось.

Юлия Т., преподаватель университета, Нью-Йорк, США:
Это «изучение по документам» имеет свои огромные недостатки. Так, американцы верят тому, что находят в архиве или видят в документе (вот Сталинская конституция, например, – невероятно передовой документ, если читать его буквально, что приводит в американской университетской среде к абсурдным рассуждениям об огромных свободах и правах советских женщин). На мой взгляд, историю в нашей американской школе учат из рук вон плохо, даже свою родную американскую. Во всяком случае, в публичных школах. Возможно, в каких-то частных по-другому, но общая концепция – не обременять память датами и историческими периодами, та же и в частных школах. В результате все изучается фрагментами, но общей системы и последовательного видения не имеется. Очень тяжело было со всем этим бороться.

А о трудных вещах надо говорить соответственно возрасту ребенка и его способности понять. Надо прежде всего учить ребенка читать, потому что дети сейчас очень мало читают. А потом подсовывать нужные книжки и показывать фильмы.

Ирина, США:

С моей точки зрения, честно об истории, особенно о роли США, в здешних школах не говорят. (Детям – 27, 15 и 11 все росли здесь.)

Особенно новую историю, 20-й век – очень однобоко, и ни про что плохое в Америке не говорят: ни про не-принимание США евреев в 30-е и 40-е, ни про лагеря для японцев-американцев, ни про атомные бомбы, ни про поддержку «Талибана»... да шут с ним, с 20-м веком, даже про индейцев толком не говорят, не гнали их насильно в резервации, сами они ушли, и детей сами отдавали... 😞 в семье говорим, чаще в контексте российской истории, и тут уж лучше бы не говорили, ибо тоже учились в свое время по тщательно отредактированным учебникам; а потом нахватались кто откуда того-сего, в общем, никакого консенсуса и примера взвешенной цивилизованной дискуссии мы (родители) детям дать, к сожалению, не можем. Говорим, чтобы книжки сами учились читать, и проверять-перепроверять источники.

Анна Р., США:

На мой взгляд, в школе практически не обсуждают эти вопросы. История – это в основном история Америки. А мировую историю они начинают изучать только в последнем классе старшей школы. С другой стороны, если ребенок ходит в какую-нибудь дополнительную школу или церковь или синагогу, то, конечно, вопрос Холокоста обсуждается.

Один приятель нашего сына участвовал в прекрасном спектакле, посвященном Холокосту (это спектакль-мюзикл). Повествование идет от имени маленького ребенка, который задает вопрос своему дедушке, и дальше разворачиваются события.

Спектакль этот показывали в еврейском центре, в который ходят не только евреи.

Другой приятель сына помогал делать декорации к мюзиклу «Тевье-молочник». Спектакль был потрясающий, но это частная школа.

Я сегодня спросила сына: знают ли дети о Холокосте, о терроре, о репрессиях. На что он ответил, что, конечно, все знают. (Хотя я в этом сомневаюсь.) Просто все дети из его окружения знают. Ну наш район отличается от других, у нас очень много евреев, школа закрыта на все крупные еврейские праздники. Это государственная школа, и так практически во всех школах вокруг Вашингтона.

Знают ли дети про репрессии – это уже большой вопрос. Есть дети, которые изучают русский язык, русскую литературу, я не говорю про русских детей или детей с русскоговорящими родителям, я говорю об американских детях.

С другой стороны, наверно, большинство американцев знают про Россию, что там очень холодно и что там был коммунизм.

Мне кажется, что воспитание детей, их образование зависит от родителей. И в нужный момент родители смогут им рассказать об этих вещах. С Андрюшей это происходило естественно: когда он был еще маленький, мы были с ним в Бостоне, где совершенно потрясающий памятник погибшим в Холокосте. Мы, конечно, туда пошли и рассказали ему то, что он мог в том возрасте понять. Через какое-то время он смотрел фильм «Список Шиндлера», мы рассказывали ему дома о родственниках, пострадавших во время репрессий. Сейчас со много читает сам, но, слава богу, приходит к нам с вопросами. Потому что очень часто его восприятие прочитанного совершенно неоправданно.

Ирина, Иллинойс, США:

Моему ребенку 11 лет (6-й класс), он ходит в частную католическую школу, школа маленькая, программа школьная хотя и одобрена штатом, но отличается от государственных школ по усмотрению учителей. Как такового предмета истории у них нет, есть обществознание – Social studies, которое, конечно, включает историю, географию и другие науки об обустройстве общества. Вся информация дается в ключе Америки, а не мировой истории. Хотя в прошлом году было столетие окончания Первой мировой войны, и в нашем классе был уделен момент этому событию. Опять-таки в ключе Америки – как жизнь здесь поменялась по окончанию войны.

Дома мы конкретно беседой про геноцид не занимались, но многие разговоры, конечно, касались этого косвенно. У нас стоит фотография прадеда, который воевал в Великую Отечественную войну в рядах Советской армии, мы говорили про концлагеря. Мы никогда не были в музее Холокоста, когда путешествовали/жили в городах, где они были, мне казалось, что ребенок еще мал (5–8 лет).

Поговорила с ребенком: он рассказывает, что никаких особенных уроков в школе не было, более того, тема терроризма и геноцида обходится стороной, за исключением обсуждения теракта 11 сентября в США. Он хорошо осведомлен о существовании Холокоста, концлагерей, многих террористических атак. Как ресурс знаний упоминает книги (он много читает), интернет (у нас нет телевидения дома, так что смотрит новости/программы в интернете) и беседы дома (оказывается, он слушает, о чем мы говорим). Спросила его, слышал ли он про геноцид армян – нет, не слышал, но, как мне показывает общение со взрослыми американцами, 90% местного населения тоже об этом не слышало.

Борис Б., Германия:

В Германии, которая сразу после войны прошла через денацификацию, школьные учебники начали пересматривать в 1960-х годах. Но до 1980-х в немецких школах Холокост освещался в рамках истории Третьего рейха и Второй мировой войны. Сейчас это обязательная тема, она выделена в учебниках отдельными главами и изучается не только на уроках истории.

Много времени уделяется изучению того, как страна пришла к фашистскому режиму. Детей учат распознавать признаки пропаганды и политических манипуляций. История Третьего рейха подается как прививка против расизма и правового экстремизма.

Когда дети подрастают, их начинают возить на экскурсии в концлагеря. Я сам побывал в Дахау, когда мне исполнилось 15 лет. Ты видишь обстановку и много фотографий, которые, надо сказать, пугают. В учебниках их тоже печатают. То есть тема не замалчивается. В старших классах школы к нам пригласили человека, который был в Дахау, он рассказывал, что там происходило. Сейчас так делают, насколько мне известно, реже.

Когда мы говорим об изучении Холокоста в Германии, все делается для того, чтобы вынести определенные уроки. Чтобы понять, насколько ужасным был тот режим. Некоторые преподаватели просто рассказывают об этом, другие предлагают обсудить услышанное. Дискуссии сосредоточены на том, как предотвратить такие вещи в будущем.

И хотя Холокост изучают в школе, в Германии ответственность за воспитание детей несут родители, а не преподаватели.

Поэтому родители должны начать этот разговор. Мне, например, было 9 лет, когда родители рассказали мне о Гитлере и о Холокосте. Рассказали мне настолько полную историю, насколько могли. В большинстве немецких семей эта тема поднимается и в более раннем возрасте ребенка. Дети не могут запомнить все подробности, но они делают вывод, что хорошо, а что плохо.

Виктория Ш., Израиль:

В Израиле о Холокосте детям рассказывают с раннего возраста, но постепенно. Говорят не об ужасах концлагерей, а про вещи, понятные в этом возрасте. Например, про жизнь детей в гетто, когда тебя заставляют покинуть свой дом, поселиться в незнакомом месте, что значит голодать. Постепенно планка поднимается: с подростками уже говорят о ценностях. И только в старших классах к теме подходят с исторической точки зрения.

Василий В., Киев, Украина:

Это истинная история, которую мне на днях рассказал один мой хороший знакомый, Михаил. Он добрый человек, семьянин, православный. Один его дед был Героем Советского Союза, а второй был Полным Кавалером Ордена Славы.

Дети у него взрослые.

Их четверо, младшей дочери в этом году будет семнадцать лет.

Но вот недавно он попросил меня о встрече.

Мы встретились, и Михаил рассказал, что несколько дней назад разговаривал с дочерью, которая заканчивает школу. Они говорили об истории.

– Она очень любит историю. У них преподаватель какой-то молодой и толковый парень. Все ученики его обожают. Он как-то так интересно ведет свои уроки, что они просто сами втягиваются в изучение тех материалов, которые он им рекомендует, и учат историю не только по учебнику.

Дочь мне рассказывала о том, что они изучают сегодня. С увлечением так рассказывала. О том, как Германия в 41-м году напала на Украину. О том, какое героическое сопротивление Украина оказывала немецким оккупантам, и о том, как Советский Союз помогал Украине в этой борьбе. Когда она закончила рассказывать о том, как Сталин в послевоенное время организовал репрессии против украинских гастарбайтеров, которые во время Второй мировой войны были на заработках в Германии, я просто не смог дальше слушать. Я спросил у нее: «Доченька, а ты не могла бы своему учителю истории задать несколько вопросов? От меня лично?».

Сразу вмешалась Маша, жена. Мы на кухне разговаривали. Она просто напала на меня: «Ты что?! Хочешь дочери аттестат испортить? Ей поступать в следующем году. Еще не хватало, чтобы она по истории провалилась. Ты же знаешь, нам нужен красный диплом. Прекрати, Миша, я тебя очень прошу».

Я не смог так оставить этот разговор. Как-то мне показалось, что вещи, которые для меня важны, для нее не суть важные. И она как-то легко играет со всем, с чем играть нельзя. Я зашел к ней в комнату и все-таки спросил: «Дочь, вот если вы сейчас по истории проходите Вторую мировую войну, то что тебя поразило больше всего, или ужаснуло, или восхитило? Можешь сказать?».

Она сказала, что она… восхищается Гитлером. Что он, конечно же, плохо все сделал, что напал на Украину, и к евреям он плохо относился, но для своего народа он делал все правильно. Это ведь каким надо быть великим человеком, чтобы после поражения в Первой мировой войне суметь мобилизовать свой народ, восстановить государство, создать самую сильную армию в мире и захватить всю Европу. Потом, конечно, все полетело к черту, но почти два десятилетия Гитлер был главным человеком мира, а немцы были самой сильной нацией. Да ты посмотри на них сегодня. Как мы живем – победители, и как они живут – побежденные. Так что Гитлер – это сила.

Я попробовал сказать ей, что все не так, что все наоборот, что наш дед, и что другой наш дед…

А она засмеялась и сказала, что если наоборот, так значит наоборот. И вообще, что ей надо делать уроки, и чтобы я шел к маме.