кандидат исторических наук, заведующий кафедрой управления социокультурными проектами МВШСЭН
Владимир Дукельский

Не стоит переоценивать ранимость детской психики

Говорить с детьми о сложных вопросах истории безусловно нужно, иначе, получив информацию из других источников, они со свойственным юности максимализмом неизбежно сделают из нее самые радикальные выводы. В этом случае картина мира у подростка рискует поменяться на противоположную, возможно, столь же неадекватную, как и прежняя, тщательно отфильтрованная взрослыми.

Наш случай нетипичный, поскольку в семье историков события прошлого являются обычной темой вечерних бесед в домашнем кругу. Действуя подобным образом, информацию можно дозировать, не обрушивая на юные головы всё и сразу. Лучше всего, если это будет некий комментарий со стороны старших, ответ на заданный вопрос. Только комментарий должен быть не оценочным суждением, а изложением конкретных, наглядных и легко запоминающихся фактов.

Факты куда лучше усваиваются на бытовом и семейном уровне, через судьбы родных, близких, просто знакомых людей. В возрасте 9–10 лет ребенок уже готов к обсуждению сложных вопросов, и разговор может начаться с какой-нибудь реальной вещи, скажем, фотографии прадеда, обрезанной ножницами так, чтобы не было видно офицерского или придворного мундира. Главная роль здесь принадлежит бабушкам и мамам, так как семейная история передается в основном «по женской линии». Позже к разговору присоединяются учителя, книги, интернет-ресурсы, но тут как раз и возникает опасность раздвоения сознания, порой наблюдаемая в замечательных детских работах, присланных на конкурс «Россия. ХХ век» (общество «Мемориал»). Нередко, рассказав о трагических судьбах бабушки и деда, их сестер и братьев, юный автор спешит добавить, что в эти годы страна крепла, выплавлялось много чугуна и стали, росли объемы зерна, сдаваемого государству.

Надо ли бояться травмировать психику ребенка разговорами на сложные темы? Не стоит переоценивать ранимость детской психики. Дети по-иному оценивают значимость происходящего, и оторванная лапа плюшевого мишки может затрагивать их куда сильнее, чем рассказы о делах давно минувших дней. К тому же гигантский поток информации заставляет проводить достаточно жесткую селекцию, и всё показавшееся ненужным мгновенно забывается. Получается, что надо сначала «зацепить», а уж потом помочь сформировать некое целостное представление и прийти к определенным выводам.

На самом деле говорить с детьми о репрессиях не так трудно, как кажется. В данном случае мы имеем дело с очевидным злом, и аргументы в духе «всего пять человек расстреляли, зато какой завод построили!» сегодня мало кого способны убедить. Куда сложнее сделать так, чтобы рассказ о репрессиях не прошел мимо и не оставил подростка равнодушным. Очевидно, объяснять сложные события надо не столько в исторических и политических, сколько в нравственных категориях добра и зла, честности и вероломства, верности и предательства. Необходимо раскрыть природу репрессий, показав, что в основе трагедии лежали тотальная ложь, искусственное создание образа врага, пробуждение в людях самых низменных инстинктов, наконец, страх, в одинаковой степени присущий жертвам и палачам.

В конечном счете задача состоит в том, чтобы предоставить подростку возможность сделать сознательный выбор, выработать свою гражданскую позицию, утвердиться в категорическом неприятии насилия как способа решения проблем. Иными словами, нарратив о репрессиях и других «трудных вопросах истории» должен стать важнейшим средством формирования личности, своеобразной прививкой против многих социальных болезней, сделанной вовремя и со знанием дела.